Почему по первому в РФ делу из-за обрезания девочки никого не накажут в Ингушетии

Корреспондент Newstracker попытался разобраться, почему виновным по этому делу ничего не грозит и многим ли девочкам на Северном Кавказе продолжают делать подобные операции.

История с обрезанием, проведенным девочке в Ингушетии, стала известна СМИ в мае 2020 года. Тогда сообщалось, что, когда девятилетняя дочь гостила у отца, мачеха отвела ее в клинику «Айболит». Отмечалось, что там девочке сделали ритуальное обрезание в виде насечки на капюшоне клитора и в районе малых половых губ.

Как писала пресса, родная мать ребенка не давала согласия на процедуру, она узнала об операции после возвращения девочки. Отец не мог представлять интересы дочери в больнице, так как не фигурировал в ее документах.

Тогда в клинике отрицали свою вину, а гинеколог заявляла, что сделала операцию по показаниям. Тем не менее в отношении Изани Нальгиевой, которая проводила прием, рассматривают дело в суде по части первой статьи 115 УК РФ «Умышленное причинение легкого вреда здоровью». Это первое дело в России, возбужденное из-за женского обрезания. Нальгиевой грозит штраф до сорока тысяч рублей, обязательные работы до четырехсот восьмидесяти часов, исправительные работы до одного года либо арест до четырех месяцев.

На сайте Пятнадцатого судебного участка Республики Ингушетия говорится, что предварительное слушание по этому делу было проведено в ноябре 2019 года. Судебный процесс длится уже два года. Последнее заседание перенесли из-за неявки подсудимой 12 ноября 2021 года, следующее должно состояться 26 ноября.

Корреспондент Newstracker обратился к уполномоченному при главе Республики Ингушетия по правам ребенка Зареме Чахкиевой, чтобы узнать, занималась ли она делом девятилетней девочки. Сотрудница по контактному номеру после вопроса бросила трубку и перестала отвечать на звонки.

Журналист также обратился за комментарием в пресс-службу Духовного управления мусульман РФ, там перенаправили в Координационный центр мусульман Северного Кавказа. Однако по контактному номеру последней организации дозвониться не удалось.

Корреспондент Newstracker позвонил в клинику «Айболит» и спросил, делают ли там сейчас обрезание девочкам. «Только мужчинам», — ответила сотрудница учреждения. Она добавила, что не знает, где такие процедуры могут проводить. На сайте клиники также такой услуги нет. Однако в прейскуранте апреля 2019 года в гинекологических операциях было указано обрезание, которое на тот момент стоило две тысячи рублей.

Почему обратились в ЕСПЧ

Старший юрист проекта «Правовая инициатива» (внесен в реестр иноагентов) Татьяна Саввина рассказала корреспонденту Newstracker, что дело об обрезании девочки находится на заключительной стадии. На следующем заседании, скорее всего, начнутся прения сторон. «Нужно понимать, что по статье, по которой судят гинеколога, срок давности привлечения к уголовной ответственности составляет два года, и он уже истек в июне 2021 года. Поэтому какой бы ни был приговор, обвинительный или оправдательный, реального наказания она не понесет. Подсудимая будет освобождена от несения наказания в связи с истечением срока давности привлечения к ответственности», — пояснила эксперт.

Собеседница отметила, что, если приговор будет обвинительным, то это скажется положительно на ситуации. «И потом мы сможем в гражданском процессе требовать какую-то компенсацию, но этого все равно недостаточно. Это преступление, за которое должно быть реальное уголовное наказание, а его нет», — добавила Саввина.

Юрист сообщила, что отправила жалобу по калечащим операциям в Европейский суд по правам человека. «Мы жаловались на то, что в России нет защиты от калечащих операций для девочек и женщин, нет соответствующего закона. Этот случай с девочкой показывает, что в нашем законодательстве нет адекватной статьи, которая бы наказывала такие операции. Легкий вред здоровью — это явно неадекватно мягко для такого преступления», — полагает эксперт.

По ее словам, мало того, что в России нет отдельной нормы для таких случаев, операции еще не квалифицируются как тяжкий вред здоровью. «В критериях, указанных в постановлении правительства, даже не упоминается слово „клитор“. Поэтому это рассматривается как легкий вред, и срок давности по таким статьям уголовного кодекса составляет два года», — добавила юрист.

По словам Саввиной, несмотря на то, что около 1200 девочек ежегодно подвергается этой операции, согласно проведенным полевым исследованиям, пострадавшие ранее не обращались в суд. «Часть девочек и женщин вообще не хотят об этом заявлять. Они могут сказать об этом человеку, который опрашивает их на условиях анонимности, когда никто не знает их реальные имена. Но мало кто готов заявлять об этом публично, а суд — это публичное место, где твое имя становится известным», — рассказала юрист.

Кроме этого, как сообщила эксперт, операции делают маленьким девочкам. «У них не всегда есть возможность осознавать и понимать, что с ними сделали. У них меньше возможностей заявить об этом кому-то, потому что это делают их родители. Чаще всего оба родителя на это согласны, а больше некому представить интересы ребенка», — пояснила собеседница.

По ее словам, потом, когда девочка уже вырастает, может быть, она и хотела бы об этом заявить. «Но, опять же, наш закон не позволяет по прошествии времени обращаться с заявлением о преступлении, потому что сроки давности привлечения к ответственности истекли. У нас нет нормы, которая бы сделала такие случаи исключением. Хотя международные и европейские стандарты говорят о том, что для обрезания не должно быть сроков давности», — рассказала юрист.

Собеседница уточнила, что для наказания виновных срока давности или не должно быть вовсе, или он должен начинать течь с момента совершеннолетия пострадавшей.

Саввина отметила, что единственная надежда в этом деле лежит на Европейский суд по правам человека. «Суд проанализирует российское законодательство в этой области и укажет России на то, что у нас нет адекватного закона, нет адекватной нормы. Это нужно исправить на системном уровне и на уровне конкретного дела», — предположила юрист.

Стало ли меньше операций

Newstracker направил официальные запросы в пресс-службы МВД по Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Чечне, Дагестану и Ингушетии.

«В МВД по Республике Дагестан уголовных дел, возбужденных по фактам женского обрезания, не имеется», — сообщили в указанном ведомстве. Кроме этого, об отсутствии подобных случаев сообщили в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Пресс-службы МВД по Чечне и Ингушетии на момент публикации не прислали свои ответы в нарушение закона о СМИ, хотя с момента отправки запросов прошло более семи рабочих дней.

В 2016 году проект «Правовая инициатива» (внесен в реестр иноагентов) опубликовал отчет по результатам исследования «Производство калечащих операций на половых органах у девочек в Республике Дагестан», что вызвало общественный резонанс. «Практика калечащих операций на женских половых органах, ущербная для здоровья и правового статуса женщин, их положения в целом, востребована все еще лицами и общинами в отдельных районах Дагестана, которые считают ее составной частью своей религии и религиозной обязанностью. При этом ни один религиозный текст не обязывает верующих выполнять калечащие процедуры. Проводится эта процедура без медицинских показаний, и она может иметь серьезные последствия для здоровья самой женщины и ее будущего ребенка», — говорится в тексте.

Президент Центра исследования глобальных вопросов современности и региональных проблем «Кавказ. Мир. Развитие», соавтор доклада Саида Сиражудинова рассказала корреспонденту Newstracker, что заявлений в полицию по поводу операций не будет.

«Кто пойдет из семьи жаловаться на своих родных? Тем более операция совершается в детстве. Когда человек растет, он привыкает к данной ситуации. Не только привыкает, он ее принимает и продолжает транслировать дальше. Поэтому каких-то заявлений в МВД мы вряд ли дождемся», — сообщила исследователь.

Она уточнила, что в случае с девочкой в Ингушетии сработал фактор того, что ее мама была не из практикующей общины, и ее не сдерживала семья и традиции. «То есть, у нее не было привыкания к данной практике и восприятия ее как нормы. Только благодаря этому данный случай стал известен, и была попытка какого-то правового решения проблемы», — пояснила собеседница.

Президент организации рассказала, что с момента публикации доклада по этой теме прошло не так уж много времени, и исследователи не были поддержаны общественностью. «Эти два фактора, конечно, затрудняют решение проблемы, но все равно было обсуждение, проблему стали обсуждать не только в СМИ, но и внутри сообществ. Приходилось сталкиваться с тем, что женщины даже в своем кругу, в локальных группах WhatsApp (особенно в группах родственниц, что принято для Кавказа, учитывая тесные родственные связи и постоянные взаимоотношения с близкими и родней), начали говорить о том, что в данной практике проблема есть», — поделилась Сиражудинова.

По ее словам, пока нельзя сказать, что применение данной практики сократилось. «Чем мы можем подтвердить, что это так? Может быть, она сократится, когда кто-то начнет говорить, обсуждать и, услышав о последствиях, просто не захочет ее транслировать своим детям. Вот это возможно, но это не такой близкий результат, это, скорее, работа на перспективу», — добавила собеседница.

Сиражудинова отметила, что на данный момент нет заявлений от тех, кто отвечает за мотивы этой практики. «У нас мотивы — это этническая и групповая инициация, религиозный мотив. То есть, мы не услышали такого авторитетного и сильного мнения от местных лидеров. Конечно, мы можем ссылаться, например, на заявления известнейших исламским ученых с мировым именем. Но обществу надо, чтобы локальный лидер заявил о том, что в данной практике нет реального религиозного обоснования или чтобы кто-то из этнических важных лидеров также сказал, что хватит следовать (этой практике). Мало кто слушает в традиционном обществе женщин-ученых на настоящий момент», — сообщила она.

Кроме этого, исследователь сообщила, что было бы важным прецедентом, если бы наказали отца и мачеху этой девочки. «Почему? Потому что даже когда в кругу знакомых, близких совершалась эта практика, пыталась их отговорить, объясняя, что это серьезное правонарушение, это никогда не работало. Люди говорят: „За это еще никто не был наказан, и я не буду“. Это самое главное, что позволяет сохранить эту практику», — полагает эксперт.

Собеседница уточнила, что даже когда есть факты, указывающие на существование калечащих операций в нашей стране, как с клиникой в Ингушетии, это просто не воспринимается местным сообществом, следственными органами, судами. «Они не отреагировали на данную практику как на нарушение прав ребенка», — отметила исследователь.

По ее словам, заявление о проблеме могло сориентировать людей. «Проблему не решили, потому что это сложно. Если бы сейчас было решение суда за преступление, совершенное над ребенком, тогда — да. А если его не будет, то люди опять будут считать, что они имеют право совершать подобные преступления и дальше», — заключила она.